15 сентября над входными дверями отечественных гей-клубов следовало бы вывесить их радужные флаги с траурными ленточками. В 1933 году однополая любовь, или флирт, или симпатии, или просто физиологическое удовлетворение друг с другом сексуальных нужд лицами, по паспорту не являющимися женщинами (короче, "голубые" лучше знают, что между ними происходит) стала в советской стране подвергаться репрессиям. Началось с того, что Генрих Ягода сообщил "отцу народов" о раскрытии в обеих столицах пролетарского государства контрреволюционного заговора "общества педерастов", по которому были арестованы 130 человек. После облавы и первых допросов в докладной записке Сталину заместитель председателя ОГПУ сообщил о выявлении и пресечении деятельности нескольких групп, которые занимались "созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований педерастов с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки". Там же было сказано, что вполне объяснимая "кастовая замкнутость" этих людей помогала крепко держать конспирацию, нужную для реализации их контрреволюционных целей.
Вникал ли Сталин во всю эту палитру оттенков и вариантов? Трудно судить. На полном сексуальной и всякой прочей бдительности письме Ягоды он собственную рукой начертал резолюцию следующего содержания: "Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление". Не смея разбираться, кого именно вождь осчастливил ругательством – "извращенцев", "контру" или "извращенную контру", – ОГПУ на всякий случай решило вдарить по всем сразу. Буквально через три месяца Ягода направил в Кремль отчет о проделанной работе: "Ликвидируя за последнее время объединения педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило:
1. Существование салонов и притонов, где устраивались оргии.
2. Педерасты занимались вербовкой и совращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет. Полагал бы необходимым издать соответствующий закон об уголовной ответственности за педерастию".
Единственным членом Политбюро, отважившимся выступить по этому поводу с особым мнением, был всероссийский староста Калинин, который счел более целесообразным "не издавать закон, а осуждать этих... во внесудебном порядке по линии ОГПУ". Самым жизненным правилом тогдашней системы принятия решений в высшем эшелоне власти было уже ставшее мрачным анекдотом "Кто "за" – прошу опустить руки и отойти от стенки". Но "особое мнение" Калинина вопреки обыкновению уважили – дела гомосексуалистов, как писал большой специалист по этим вопросам академик РАН Игорь Кон, "стали рассматриваться ОГПУ тайно и во внесудебном порядке". Почему? Да потому, что это было потрясающе удобно. Товарищ Калинин попал в яблочко. Использовать для нейтрализации инакомыслящих психиатрию, как во времена позднего социализма, еще не додумались. А желание оградить среднестатистического советского человека с его рабоче-крестьянской анкетой и традиционными семейными ценностями "от мерзости" хорошо подходило для повода объявить такие процессы закрытыми. Что на них на самом деле происходило – другой вопрос. Но когда благообразного профессора или розовощекого поэта вдруг арестовывали без особых причин, объяснение всезнающего дворника, типа "а он педераст был", легко и непринужденно снимало у соседей зуд судачить и думать, за какие же грехи их забрали на самом деле и что вообще происходит в стране.
Больше трех не собираться... Чем могут заниматься мужчины на кухне или в каком-нибудь сарае, если к празднику своему не приглашают ни комиссаров, ни жен? В Петрограде однажды прошел процесс над группой военных моряков, которые собирались на частной квартире, и в качестве эксперта обвинения на нем пришлось выступать известному психиатру Владимиру Бехтереву. Но это было потом. Справедливости ради нужно сказать, что Ягода в тот черный для всех советских гомосексуалистов день не только подобрал золотое объяснение, а точнее, "голубую вуаль" для облав и чисток, но и на самом деле раскрыл антисоветский заговор. В истории Наркомата иностранных дел есть упоминание о событиях, которые были "первым крупным мероприятием по проверке эффективности и чрезвычайной актуальности закона о борьбе с педерастией", принятого по горячим следам 7 марта 1934 года. Это была статья 121 Уголовного кодекса РСФСР, согласно которой мужеложство каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а "в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего – до 8 лет". Одним из первых по ней "пошел" видный дипломат того времени, один из соратников Чичерина, заведующий протокольной частью НКИД Дмитрий Флоринский. Уже в ходе следствия он подал заявление в коллегию ОГПУ, в котором признался в работе "в 1918 году платным немецким шпионом, будучи завербованным секретарем германского посольства в Стокгольме".
Удобное прикрытие процессов над педерастами началось с другого эпизода, мало кому известного.
В 30-е годы в СССР по рукам в списках ходило анонимное письмо "старого большевика", где речь как раз и шла о первом случае успешной войны ОГПУ за половое здоровье советского народа и одновременно с контрреволюцией. Высланный из страны еще в 1922-м Борис Николаевский поведал, как "большой шум произошел в результате расследования проникновения немецкой пропаганды на Украину, в частности, того, что впоследствии получило название "гомосексуального заговора". Помощник германского военного атташе сумел проникнуть в круги гомосексуалистов в Москве и под прикрытием их "организации" приступил к созданию широкой сети для пропаганды национал-социалистских идей. Филиалы этой организации появились в Ленинграде, Харькове, Киеве и других городах. В ней состоял ряд представителей артистических и литературных кругов. Такие связи использовались немцами не только для получения информации военного характера, но и для раскола в правительственных и партийных кругах. Цели этих заговорщиков заходили так далеко, что руководители Советского Союза были вынуждены вмешаться". Вот как раз об этом заговоре и шла речь в письме Ягоды о преступных кознях "общества педерастов". А дальше, если обратиться к советской хронике, тема была широко подхвачена правильной партийной линией.
В 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко рассудил, что гомосексуализм – это "продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать. В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят свое общество на здоровых принципах, нам господчиков такого рода не надо". В какой-то степени такая жесткость тогда была объяснима. Демографическая ситуация после гражданской войны, когда убивали не за голубой, а за красный и белый цвета, довела страну до тяжелой стадии трудностей воспроизводства человеческого материала. А новой власти требовалось пополнять ряды морально и физически крепких рабочих, колхозников и трудовой интеллигенции. Им-то всем, в отличие от богемы начала столетия, не нужно было объяснять, что содомский грех в крестьянской общине карался избиением камнями насмерть. Эти едва оторвавшиеся от сохи кадры новой страны считали непримиримое отношение к педерастам единственно правильным и справедливым. И конечно, они не могли знать, что некоторые "извращенцы" могут быть во всем остальном, что не касается их интимных пристрастий, достойными восхищения, как композитор Петр Чайковский или художник-маринист Айвазовский.
Тем временем соцреализм расправился с "культурным извращением" – кубизмом и взялся вбивать бетонные сваи в институт советской семьи. В 1926 г. новый Кодекс о браке и семье потребовал регистрировать браки, а через 10 лет были запрещены аборты, дескать, даже нежеланные для родителей новые рты государство худо-бедно прокормит и воспитает как надо. К этому моменту страсти и желания "голубых" любовников уже в обязательном порядке рассматривались как уголовно наказуемое социальное и моральное извращение.
Нуждаясь в политически грамотных и морально устойчивых против любой скверны рабочих руках, советская власть во имя рождаемости поставила представителей сексуальных меньшинств вне закона. С этой точки зрения цель тоже оправдывала средства. Максим Горький в 30-х дал идеологическое обоснование этой установки на страницах "Правды": "В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуем".
И все-таки, приучив в конце концов своими действенными мерами общество нового типа шарахаться в ужасе даже от мысли о том, что возможно нечто иное, кроме печати в паспорте, и тем более от нетрадиционной любви, родоначальник охоты за "голубыми" Генрих Ягода в 1933 г. целил в иные "отклонения". Великая чистка началась после убийства Кирова, и в городе на Неве педерастов арестовали всех и в одну ночь – это было бы невозможно сделать, не сиди они все заранее на карандаше. При этом из всех потенциально склонных к содомскому греху не тронули только артистов балета – видимо потому, что они, в отличие от писателей и дипломатов, работающих головой, не так опасны, а оставлять Ленинград без революционного балета было бы стыдно перед Европой.
В то тревожное время внести свою лепту в упорядочение борьбы с "голубыми" осмелился английский коммунист, корреспондент газеты Moscow News Гарри Уайт. В письме на имя Сталина, датированном маем 1934 г., он счел справедливым уголовно преследовать тех педерастов, которые ими стали в силу "своей извращенности... Это представители буржуазии, которые пресытились всеми видами наслаждений, доступных в пределах половых отношений с женщинами". Наказывать он считал нужным и тех, кто ступил на путь порока по бедности: "В результате материальной нужды эти люди вынуждены... поскольку не могут жениться или обратиться к проституткам". Однако Уайт вступился за тех, кто гомосексуалистом является от природы: люди этого типа, писал он "существуют в равных пропорциях во всех классах общества и составляют примерно 2%. Если принять эту пропорцию, выйдет что в СССР их около 2 миллионов, среди них имеются наверняка и такие, что оказывают помощь социалистическому строительству, и неужели возможно подвергнуть заключению такое большое количество людей!".
По 121 статье до ее отмены Верховным Советом России в апреле 1993 г. прошли, по данным Минюста, примерно 60 тыс. человек (только в одном перестроечном 1989 г. – 538). А на письме Уайта, прежде чем выслать его на родину, "отец народов" написал: "В архив. Идиот и дегенерат. И.Сталин". Англичанин так и не понял, что не в "голубых" все дело...
Но, ещё интереснее, что уже в сентябре 1936 года Генриха Ягоду сменил педераст Николай Ежов.
Педерастическое лобби нанесло ответный удар? При этом, очевидно, что Сталин не мог не знать о наклонностях Ежова...
Позже, Ежов сам обо всём напишет:
Заявление арестованного Н.И.Ежова в Следственную часть НКВД СССР
24 апреля 1939 г.
Считаю необходимым довести до сведения следственных органов ряд новых фактов характеризующих мое морально-бытовое разложение. Речь идет о моем давнем пороке - педерастии.
Начало этому было положено еще в ранней юности когда я жил в учении у портного. Примерно лет с 15 до 16 у меня было несколько случаев извращенных половых актов с моими сверстниками учениками той же портновской мастерской. Порок этот возобновился в старой царской армии во фронтовой обстановке. Помимо одной случайной связи с одним из солдат нашей роты у меня была связь с неким Филатовым, моим приятелем по Ленинграду с которым мы служили в одном полку. Связь была взаимноактивная, то есть «женщиной» была то одна, то другая сторона. Впоследствии Филатов был убит на фронте.
В 1919 году я был назначен комиссаром 2 базы радиотелеграфных формирований. Секретарем у меня был некий Антошин. Знаю, что в 1937 году он был еще в Москве и работал где-то в качестве начальника радиостанции. Сам он инженер-радиотехник. С этим самым Антошиным у меня в 1919 году была педерастическая связь взаимноактивная.
В 1924 году я работал в Семипалатинске. Вместе со мной туда поехал мой давний приятель Дементьев. С ним у меня также были в 1924 году несколько случаев педерастии активной только с моей стороны.
В 1925 году в городе Оренбурге я установил педерастическую связь с неким Боярским, тогда председателем Казахского облпрофсовета. Сейчас он, насколько я знаю, работает директором художественного театра в Москве. Связь была взаимноактивная.
Тогда он и я только приехали в Оренбург, жили в одной гостинице. Связь была короткой, до приезда его жены, которая вскоре приехала.
В том же 1925 году состоялся перевод столицы Казахстана из Оренбурга в Кзыл-Орду, куда на работу выехал и я. Вскоре туда приехал секретарем крайкома Голощекин Ф. И. (сейчас работает Главарбитром). Приехал он холостяком, без жены, я тоже жил на холостяцком положении. До своего отъезда в Москву (около 2-х месяцев) я фактически переселился к нему на квартиру и там часто ночевал. С ним у меня также вскоре установилась педерастическая связь, которая периодически продолжалась до моего отъезда. Связь с ним была, как и предыдущие взаимноактивная.
В 1938 г. были два случая педерастической связи с Дементьевым, с которым я эту связь имел, как говорил выше, еще в 1924 г. Связь была в Москве осенью 1938 г. у меня на квартире уже после снятия меня с поста Наркомвнудела. Дементьев жил у меня тогда около двух месяцев.
Несколько позже, тоже в 1938 г. были два случая педерастии между мной и Константиновым. С Константиновым я знаком с 1918 г. по армии. Работал он со мной до 1921 г. После 1921 г. мы почти не встречались. В 1938 г. он по моему приглашению стал часто бывать у меня на квартире и два или три раза был на даче. Приходил два раза с женой, остальные посещения были без жен. Оставался часто у меня ночевать. Как я сказал выше, тогда же у меня с ним были два случая педерастии. Связь была взаимноактивная. Следует еще сказать, что в одно из его посещений моей квартиры вместе с женой я и с ней имел половые сношения.
Все это сопровождалось как правило пьянкой.
Даю эти сведения следственным органам как дополнительный штрих характеризующий мое морально-бытовое разложение.
Н. Ежов.
ЦА ФСБ. Ф. 3-ос. Оп.6. Д.3. Л.420-423.
Я думаю, сегодня уже всё готово для громкого процесса над педерастами. Интересно, кто из нынешних руководителей сядет на скамью подсудимых?
Comentarios