Большой разговор с Героем Советского Союза, первым командиром знаменитого спецподразделения «Альфа» Виталием Дмитриевичем Бубениным.
— Бой за остров Даманский, огромный подвиг советских пограничников, ваш подвиг, сегодня вновь вызывает очень странную, на мой взгляд, дискуссию. Звучат даже такие высказывания: мол, не надо лишний раз вспоминать эту историю, чтобы не ссориться с Китаем. А как вы считаете — даже если это оправдано с точки зрения геополитики — разве можно замалчивать героизм наших солдат?
— Этот вопрос давно волнует всех настоящих патриотов Отечества — России, Советского Союза, — и нас, пограничников-ветеранов. Я приведу простую аналогию. В 1945 году мы победили фашизм. И вот уже 75 лет мы говорим об этом. Почему мы не боимся обидеть немцев? Странный вопрос, правда? Но почему тогда такие разговоры на полном серьёзе ведутся о Даманских событиях, если, по сути, там произошло то же самое, что в Брестской крепости в 1941 году?
То, что случилось 2 марта 1969 года на границе с Китаем вошло в мировые военные энциклопедии как великое сражение XX века. Наряду со Сталинградской битвой, с Курской дугой. Это был героический подвиг солдат, чьи отцы победили фашизм. Отцы потом с орденами, с медалями, приезжали хоронить своих детей. И умалять этот подвиг, пытаться «списать» его из-за сиюминутных политических соображений — это просто преступление. Бой за Даманский имеет огромное геополитическое значение. Это все понимают.
Советские пограничники тогда предотвратили начало Третьей мировой войны. Китай хотел попробовать — можно ли с Советским Союзом разговаривать с позиции силы, языком оружия. Они хотели «маленькой победоносной войны», понимаете. Хотели показать всему миру, что вот-де пограничники самой сильной державы мира — СССР — проиграли нам, китайцам. Замысел был самый что ни на есть милитаристский, несущий опасность всему миру.
— Страшно подумать, что могло бы случиться, если бы вы и ваши товарищи не остановили тогда китайскую агрессию…
— Да, когда они увидели, что несмотря на их численное превосходство — на каждого моего солдата приходилось до взвода китайцев и одно орудие, — им не удаётся сломить тридцать бойцов, они поняли, что с нами нельзя разговаривать языком оружия. Мы выстояли против батальона регулярной армии Китая, который поддерживали к тому же две миномётные и одна артиллерийская батарея. Мы за два часа почти полностью ликвидировали батарею и выбили их с острова.
— Один маленький остров и столько крови. Зачем вообще китайцам с их немаленькой территорией понадобилось нападать на СССР?
— Это была военно-политическая провокация, прикрытая территориальными притязаниями. Конечно, они знали, что никто им не отдаст Даманский. Им нужна была провокация — дискредитировать Советский Союз. Причин было множество. Одна из них — борьба в Международном коммунистическом движении. Китаю тогда многое казалось несправедливым. Почему это СССР руководит [в Международном коммунистическом движении], если у нас, мол, 120 миллионов коммунистов, а в СССР — только 1,5 миллиона?
Да и вообще — неправильный социализм СССР строит. Были у них и экономические проблемы, им нужно было их «списать на врага», как это обычно и делается, как наши соседи на Украине сейчас делают.
Вот китайцы и объявили нас врагом номер один на Севере. Они ведь не только Даманский хотели присвоить — они официально закрепили территориальные притязания к СССР — почти 1,5 млн кв.км — Приморский край, Хабаровский край, часть Сибири, Семипалатинская область в Казахстане, в Киргизии некоторые территории. До сих пор ведь некоторые китайцы, когда на Байкал приезжают, говорят, что это их земля.
— Насколько я знаю, ситуация на границе обострилась не в 1969 году, а раньше?
— Да, провокации начались задолго до 2 марта. Начиная с 1967 года были постоянные пограничные конфликты. Драки, хождения всякие. Ещё в январе 1968 года мы дали им колоссальный отпор — крепко побили их. Стрелять нам было запрещено, они это знали, и поэтому у них была задача вызвать нас на открытие огня. А нас всего-то 30-50 человек, тогда как с их стороны иногда выходило до полутора тысяч.
С колами, ломами, баграми, ножами. И вот, был случай, когда я увидел, что сейчас мои солдаты не выдержат, их уже просто калечить стали — у многих сломаны ноги, руки, черепа пробиты, — и стало понятно, что вот-вот они откроют огонь, вот тогда я взял БТР и врезался в толпу китайцев.
И вроде бы — приказ выполнил — огонь никто не открывал. Но всё равно: сначала хотели посадить, только потом сказали — молодец. Ну как всегда (смеётся). Тогда китайцы с острова ушли. Но в следующем году они вернулись, и уже стали обстоятельно готовиться к вооружённой атаке — строили склады, подъездные пути.
— Руководство об этом знало?
— Знало, конечно. Но там говорили, что китайцы «шутят». Что это всё провокация и не более. А потом случилось 2 марта, и потом ещё раз — 15 марта. И уже не один батальон — а целая дивизия, которая пришла с Тайваньского оперативного направления, за полгода прошла спецподготовку, была вооружена по штату военного времени, усилена артиллерией…
— Насколько мне известно, 15 марта мы со своей стороны почему-то долго не вводили в бой регулярные части, артиллерию. Почему?
— Да, воевали сначала только погранвойска, потому что если подключать вооружённые силы, то конфликт сразу же перерастает из пограничного в целую войну. А никто этого не хотел. Ни руководство нашей страны, ни командование Дальневосточным округом. Никто не мог взять на себя такой ответственности. Поэтому воевали почти весь день только пограничники. Потом уже — никто сейчас не знает, кто всё-таки точно дал команду — армейцы открыли огонь. А поначалу только дали взвод танковый — три танка. Поддержать пехоту. Но без права открытия артиллеристского огня. Это что такое? Это цель. Их подбили, конечно. Ну и дали роту 2-го мотострелкового батальона — усилили нас, — потому что пограничников уже многих положили… А вот когда мы пошли в атаку, то уже ударили реактивные установки по позициям живой силы и артиллерии врага.
— Есть версия, что долго решался вопрос об огневой поддержке из-за того, что все боялись доложить ситуацию Брежневу. Это так?
— Версий существует великое множество. Я, как непосредственный участник тех событий, могу сказать одно: кто дал команду — до сих пор не знает никто. Но, по-видимому, командир дивизиона. Хотя, возможно, было принято решение, которое можно было истолковать двояко.
Бывает так у военных, когда все боятся брать ответственность. Конечно, потом долго разбирались: кто всё-таки дал команду на открытие огня. Но никто не признавался, все пожимали плечами. Потом, когда выяснилось, что вроде так и надо было, что вроде всё правильно сделали, тут уже сразу появилось командование, которое заявило — это мы.
— Тогда всё-таки быстро признали этот неравный страшный бой — подвигом, а сейчас стали «стесняться»? Почему так?
— Да, сейчас стали прикрываться «политической обстановкой», замалчивать подвиг… Но это политическая трусость, это неправильно. Вот китайцам плевать на это! Они, например, широко отметили 50-летие, как они считают, победы над нами. И у них не возникает вопросов — они не оглядываются на то, что Россия скажет. А мы вот так, шёпотом: «Ребята, давайте отметим, конечно, но как-нибудь тихо, с Китаем ссориться сейчас нельзя».
— Китай проводит памятные мероприятия об этом событии на государственном уровне?
— Конечно. Посмотрите в интернете фотографии. Они построили целый музей своих героев. Там круглый год пионеры ходят. Китайцы — они ведь никогда не забывают ничего. Такая психология. Они будут тебе улыбаться, но при этом всё всегда помнят. Поэтому с Китаем заигрывать нельзя! Мы не понимаем этого почему-то. Я вот смотрю, как выстраивались тогда отношения, как сейчас выстраиваются. И понимаю: мы совершаем глубочайшую ошибку.
Китайцы, как и все азиаты, всегда настораживаются: если кто-то к ним с распростёртыми объятьями — значит, это не просто так, значит, что-то задумали против них. Они понимают только равноправные, взаимовыгодные, уважительные отношения. Вот три постулата, на которых только и можно строить с китайцами отношения. И если мы нигде не афишируем, не отмечаем Даманские события, не говорим о своих героях, о настоящих патриотах России, — то это значит (так думают китайцы) — мы там что-то нагрешили, что-то неправильно сделали, раз стесняемся, молчим.
— В Советское время о Даманских событиях писали. В частности, у Высоцкого были такие строки: «Что обидно — этот самый миномёт/ Подарили мы китайскому народу». Сегодня как вы относитесь к тому, что Россия так широко продаёт оружие — в том числе, например, Турции.
— Весь мир зарабатывает на оружии. Почему мы не можем? Тем более, что всегда имеем вооружение на ступень выше, чем то, что продаём. Вообще, оружие — это плохо. Но при этом скажу так — это вынужденно хорошо.
Прекрасно было бы, конечно, если бы не существовало оружия в мире. Но человек — это существо, которое на протяжении всей своей истории воюет. И общество вроде бы прогрессирует, мы стремимся к тому, чтобы было меньше вооружённых столкновений. А получается почему-то — наоборот.
Конечно, надо понимать, что Третья мировая война будет последней. Земля просто разлетится на куски, она маленькая у нас на самом деле. Но парадокс в том, что для того, чтобы никто к нам не лез с мечом — нужна армия хорошая, крепкая. И не только оружие высокоточное нужно, но и дух. Поэтому крайне необходимая задача — воспитание патриотов.
Настоящих патриотов, не тех, из-за которых в 90-е годы слово «патриот» было почти ругательным. И ещё крайне необходимо сейчас восстанавливать институты идеологии. Нужна стройная система воспитания населения. С детского сада — как раньше. Не могут 150 миллионов жить без царя в голове.
— Сейчас государство, похоже, стало об этом задумываться…
— Да, слава богу, не всё успели разрушить в 90-е годы, и сейчас мы потихоньку восстанавливаемся. Вот только вчера я был в гимназии одной. Мне понравилось. Детишки — молодцы. Ответственные, патриотично настроенные. Значит, где-то идёт работа правильная. И есть ещё надежда. А ведь некоторое время назад вообще не было воспитательной работы в школе! Но процесс обучения и воспитания нельзя разделить.
А один из моментов воспитания — это передача жизненного, нравственно-морального опыта старшим поколением — младшему. Так было испокон веков, и не надо это ломать. Но у нас — либо это отрицается, либо делается формально. А так ещё хуже.
Пригласят какого-нибудь грязного, необразованного, вроде как ветерана, а он двух слов связать не может. И дети думают: «Кого нам привели? » Обратный эффект получается — отторжение у них возникает. «Это что я таким должен быть? » — недоумевают они. Поэтому к воспитанию нового поколения надо предельно ответственно относиться — этим должны заниматься очень умные люди.
— Раньше эту идеологическо-воспитательную, морально-нравственную составляющую воспитания аккумулировала в себе литература. На какой литературе вы воспитывались? Что читали тогда, что читаете сейчас?
— Сейчас я больше пишу. А в молодости читал очень много. Классика, конечно, — Пушкин, Лев Толстой, Лермонтов… Мы же целыми отрывками учили в школе. Наташа Ростова на балу, например. И поэтому были чистые, возвышенные человеческие чувства. Наши девчонки действительно были тургеневские. Светлые, романтичные… Помню, зачитывался Арсеньевым — «Дерсу Узала», Задорновым — «Амур-Батюшка». Это всё было о родных мне местах. Может, не самый высокий стиль, не Лев Толстой. Но эти авторы настолько были «наши», они так описывали нашу жизнь, что хотелось их читать.
Кстати, я ведь действительно встречал потом таких людей, как Дерсу Узала. Когда я занимался водным туризмом в 60-70-е годы, помню, попали мы в одну деревушку, а там староверы живут, в глухой тайге. Остановились мы там отдыхать и разговорились с этими людьми. Они вроде бы оторваны от цивилизации, не особо образованы (а я уже тогда Академию [Военно-политическую академию имени В.И. Ленина] закончил), но представьте себе, я с ними общался на равных. Они не то чтобы много знают, но мыслят широко, умно.
— На погранзаставе что-то читали?
— Там особо не почитаешь. Я спал-то три-четыре часа в сутки. Я же был начальник, лейтенант. У меня — два заместителя-офицера и 47 солдат. И я должен за всех думать. Всё организовать — питание, занятия, воспитательную работу…
— Эти навыки помогли вам в дальнейшем сформировать «Альфу»?
— Да, безусловно. Кстати, часто спрашивают: почему на тебя выбор пал? А всё просто. Я был один из немногих офицеров тогда, кто имел реальный боевой опыт. Потом, всё-таки я заканчивал погранучилище КГБ — подготовка чекистская.
— Трудности были с подбором кадров?
— Нет. В КГБ тогда брали лучшую молодёжь. И в отряд по борьбе с терроризмом выбрали лучших из лучших.
— Задачи первоочередные у отряда какие были?
— Борьба с терроризмом, который уже появился в мире как явление, и которого пока не было в СССР. А когда появился — у нас уже был ответ. Думали наперёд тогда. Создали высококлассное подразделение. Отрабатывали всё бесконечно, до мелочей.
— Боевых операций не было?
— За три года ни одной. И слава богу, потому что половина бы погибла. Хорошо, что успели подготовить, прежде чем случилось участвовать альфовцам в боевых операциях.
— Почему вы ушли из командиров отряда?
— Я приказ выполнил, создал подразделение. Дальше что? Это не моя система. Чтобы дослужиться до генерала в ЧК, надо начинать там. Поэтому написал рапорт — и ушёл.
— Всё-таки вы всю жизнь посвятили охране наших границ. Скажите, какая должна быть генеральная пограничная стратегия? Мягче или жёстче, чем сейчас?
— Это пусть определяет политическое руководство страны. Всё-таки мы, пограничники, — это инструмент решения политики. Как определят — так мы исполним. Сейчас, конечно, другая система охраны границы. Была у нас войсковая. Сейчас — оперативная. Лучше-хуже? Не знаю. Стоит граница. На замке, как говорится.
Беседовал Иван Коротков
«Литературная Россия», 27.02.2020
Comments